Чтобы отличить легенду от мифа, совсем не обязательно опрашивать старожилов и очевидцев. Достаточно поставить пластинку и прислушаться, погасив источники искусственного света, чтобы заметить то, что сияет само по себе. Граф Хортица предлагает добавить громкости песням, которые порой заглушает звучное имя артиста.
LEO SAYER – МЛАДЕНЕЦ В ОБЛАКАХ
Необычные люди собираются в необычных местах. По крайней мере, так было в капстранах. Здесь они могли не знать друг о друге, даже обитая в одном дворе.
Обычные, но способные люди объединяются ради необычных проектов. Таких, например, как фильм, где комментарием к событиям Второй Мировой служат песни Битлз в исполнении других артистов.
Эта, ныне раритетная, картина предвосхитила «Глаза Виши» Клода Шаброля, полностью смонтированные из кинохроники периода оккупации, однако ей не суждено было разделить успех «Лили Марлен» и «Ночного портье».
Картину раскритиковали и убрали с экранов через две недели после её выхода в прокат. Автор идеи, многогранный продюсер Лу Рейзнер, вскоре умер от рака прямой кишки, успев записать свою версию You Never Give Me Your Money.
Копии альбома с музыкой к фильму проскальзывали под железным занавесом, но дальнейшую циркуляцию этого издания осложнял роскошный буклет с цветными фото деятелей Третьего Рейха.
Перестраховщики, скрепя сердце, эти картинки, понятное дело, вырывали, а поклонники фюрера норовили оставить себе для изучения.
На звуковых дорожках All This and World War Two пересекаются имена, наименее популярные в тогдашнем Союзе. Причем, песни, отобранные для фонограммы звучат, будто они были написаны специально для этих артистов с учетом индивидуальности каждого из них.
Линси Де Пол исполняет Because, Брайен Ферри – She’s Leaving Home, Статус Кво откалывают It's Getting Better.
Но основным и мало кем замеченным «гвоздем» саундтрека выступают Риккардо Коччианте и Лео Сэйер, поющие Michelle и I'am The Walrus.
Прическа, возраст, габариты и вокальные данные этих двух певцов обладают поразительным сходством. Но говорить мы будем не о Риккардо, а о Лео.
В прошлых очерках мы неоднократно проводили параллели между итальянской эстрадой и англоязычной поп-музыкой, и на сей раз перед нами очень яркий пример такого родства.
Связующим элементом этого не для всех очевидного альянса, безусловно, является соул. Качество продукции светлокожего артиста зависит от умелого и умеренного использования афроамериканских приемов, от «работы в черном», говоря языком алхимии.
Лео Сейер, это одновременно и cantautore, и салонный Леви Стэббс, рыкающий карлик, знающий в каком месте ему выдать вопль а ля Литтл Ричард.
Благодаря этой способности, буквально весь его материал – от Long Tall Glasses до Cool Touch годится для быстрых, медленных и совсем медленных танцев, переходящих в горизонтальные.
Итальянская чувственность выгодно отличает авторские вещи Лео от прохладной лирики его коллег, даже если в них поется не о любви.
Магию его композиций я испытал на себе, услышав Giving It All Away в исполнении Роджера Долтри. Она сразу напомнила мне The Song Is Over – мой любимый «бродвейский» номер с пластинки Who's Next.
Но такую же вещь вполне могли сочинить и пропеть Лучо Далла или Клаудио Бальони.
Роджер Долтри, надо воздать ему должное, умел обратить внимание на шедевры «второстепенных», с точки зрения спекуляции, авторов, таких, как Murray Head или Phillip Goodhand-Tait. И мне понятна готовность рок-звезды первой величины целиком посвятить свой сольный дебют песням одного автора – Лео Сейера.
Программа первого альбома самого Лео Сейера не сулила молниеносных хитов, имидж грустного клоуна не изумлял новизной. Песенка Show Must Go On скорей напоминала заготовку, нежели законченный номер, но её заметили Three Dog Night, и, приделав к ней назойливый цирковой марш, вывели к вершине хит-парада.
Без грима лицо на обложке напоминает Лучо Баттисти. С нее, не то гипнотизируя, не то изучая, глядит на покупателя Innocent Bystander – случайный свидетель чьей-нибудь драмы, который всегда оказывается рядом с источником вдохновения.
На втором альбоме Лео Сейер изображен в виде Маленького Принца, и в самом деле в нем есть нечто от заколдованного мальчика или вундеркинда, ведь рост певца, как известно, составляет всего метр пятьдесят сантиметров. Ребенок с темпераментом Джеймса Брауна. Поэтому его образ с обложки Endless Flight у меня ассоциируется с миражом младенца в облаках, скандирующего свои стихи тем, кто внизу смотрятся солидно, однако не могут достать до небес.
Сходство с Джеймсом Брауном не ограничивается внешними данными – голос Лео Сейера идеально подходит к танцевальным ритмам, не маскируя экспрессией смущение и страх.
Необычные люди находят друг друга среди обычных. Соавтором первых песенных циклов Лео Сейра был Дэвид Кортни – он же Давид Александрович Коэн, родом из Брайтона.
Еще один «коэн», оставивший своеобразный след в поп-музыке прошлого века, наряду с Ленардом и Мамой Кесс из Mamas and Papas.
Собственный материал этого человека заслуживает внимания простых любителей хорошей музыки, потому что профессионалы давно успели воспользоваться рядом его идей и находок. В известном смысле перед нами «младший классик» на фоне Грэма Гулдмена. Как Баратынский рядом с Пушкиным. И не удивительно, что не так давно маэстро получил Царскосельскую премию за совместный альбом с Мариной Капуро.
К выпуску трех первых пластинок Лео Сейера имел прямое отношение ветеран британской поп-сцены Adam Faith, певец с небольшим, но выразительным голосом. Гитарную увертюру к его прощальному циклу очень тихих песен сыграл только что покинувший свою шумную группу Ричи Блекмор.
Имеет смысл сравнить звучание ранних альбомов с дальнейшими. Главное действующее лицо первых двух – человек за роялем в пустом и гулком помещении. Это может быть как тесная келья великана, так и крохотный, но просторный зал в чертогах лилипута. Голос и клавиши доносятся словно сквозь стекло или отражение в акустическом зеркале, а остальные инструменты размещены снаружи – в обступающих замок деревьях, в застывших над ним облаках.
Плодотворно поработав с американскими партнерами в середине семидесятых, Лео Сейер доверил свою карьеру тандему Тарни и Спенсер.
Эти люди сумели осовременить Клиффа Ричарда, успешно отпугнув от него солидную часть ностальгической аудитории. Тарни и Спенсер – это единый в двух лицах Тодд Рандгрен, только бескрылый, лишенный полета фантазии, которой заокеанскому гению не занимать. Зато более надежный в коммерческом отношении.
И, взамен сказочной отрешенности, этот новый, насыщенный электронными клавишными, саунд производит видимость осязаемой близости даже там, где речь идет паранормальных явлениях.
После нескольких лет призрачного присутствия, Лео Сейеру суждено было материализоваться на территории СССР в виде лицензионного сборника, которым сразу же, по традиции, пытались спекульнуть, но очень скоро махнули рукой.
Об этой новинке отечественной грамзаписи я узнал не совсем обычным путем.
В один из уикендов олимпийского лета у лодки доцента Хватикова испортился мотор, и вместо вылазки на острова я пригласил гротескную компанию шестидесятников к себе, послушать старых итальянцев и французов не за пустым столом.
Между песнями Франсуаз Арди, на которую была похожа одна из дам, раздался звонок в дверь. На пороге стоял культурист Синило, связанный с органами. При атлетической комплекции у него был страдальческий сиротский голосок, которым он предложил мне выдать ему «хоть что-нибудь» за советскую «печатку» Лео Сейера. В частности его бы устроил тот Элис Купер, что висит у меня над аквариумом.
Я пошел и отклеил Купера. Затем, выпроводив счастливого дона Синило, я поставил Сейера. Для моих гостей это было чересчур современно. Жизнь уже успела их изуродовать и ожесточить. Но по-своему они – стареющие романтики, были правы. Когда вокруг полно калек, это не слишком бросается в глаза.
Много лет спустя, я, не без досады, думал, что моим тогдашним гостям могла бы понравиться More Than I Can Say, прекрасно перепетая Лео Сейером, или I Feel Like Buddy Holly Элвина Стардаста. Но этих записей еще не было в восьмидесятом году.
Странным образом гости (ghosts) и призраки соседствуют в англо-русском словаре.
Только Лео Сейер остается максимально статичен, как статуя в словарном смысле слова, как нечто неподвижное, как изваяние в укромном уголке старинного парка.
Когда-то очень давно мне предложили написать русский текст Maybe I'm a Leo. У меня получилось «может ты и «лёва», но не царь зверей». Музыканты не захотели такое петь.
Но Лео Сейер – определенно король в своем королевстве, которое является достойным членом Британской Империи, неподвластной капризам впечатлительной черни.
